Авто давало мне право на скорость и самоопределение, право на труд и на отдых, авто, по сути, это доспехи, которые служили как средством защиты от внешнего мира, так и атаки на время и пространство. Шила поняла это, как только поменяла метро на своё личное. Она завела свой личный автомобиль. Завела ещё час назад, теперь же припарковала рядом с университетом. Вышла из машины, посмотрела вокруг, пикнула сигнализацией, ещё раз поймала блеск лакировки кузова и двинулась довольная и самодостаточная к дверям альма-матер.
Войдя в универ, она вспомнила, что собиралась заскочить в учебный отдел, заполнить какие-то бумажки. Кабинет был маленький и душный. Три стола, три шкафа, три компьютера, сотрудника тоже три. Три лампы дневного света. В потолке тоже дневная сплошная мерцающей лампы. Двойной тухлый свет синтетикой выедал глаза. Лампа жужжала, словно там улей пчёл, что вырабатывали вместо мёда ватты.
Внутри пахло бюрократизмом и стоял деловой толк одного из сотрудников канцелярии. Тот говорил в нос. Хочешь нагнать значимости – говори в нос. Это он усвоил чётко и даже научился слегка картавить, пытаясь приблизить себя отчасти к земле Обетованной. С умным видом он объяснял какой-то женщине правила игры, как надо заполнять анкету на конкурс преподавателя, который был чистой фикцией и проводился каждый год. Шила знала, это была профессор с её кафедры, но здесь под прицелом чиновника из отдела кадров она вела себя словно девушка, пришедшая на экзамен. Скоро она выйдет из кабинета и, не доходя до кафедры, снова обрастёт регалиями и степенями, словно неприступный непотопляемый риф – ракушками и мидиями, за годы непрерывной работы в своей стихии. Шиле ни в коем случае не хотелось стать такой. Она даже отказалась от кандидатской, которую ей так навязывало руководство. Шила понимала, что это дорога в один конец. По миру она полетала благодаря мужу, который часто брал её с собой на борт очень личной пассажиркой. Сейчас у неё были задачи и поважнее, нужно было родить, чтобы потом проводить время в кругу своей семьи, чем в замкнутом кругу бесконечных статей, конференций, кандидатских максимумов и минимумов, абсолютно никому ненужных, в особенности ей. Это была проформа, которой многие из её коллег прикрывали отсутствие формы, будь то физическая или духовная. Шила старалась держать себя в форме. Она как будто ненадолго очнулась от ментального сна. Снова услышала мужской голос, а глаза её нашли на столе тарелку с конфетами, судя по тому, что тех было много, это были леденцы. Будто решив удостовериться, Шила взяла одну конфету, развернула. Там лежал сладкий кусочек янтаря. Она не любила леденцов, именно поэтому сунула янтарь себе в рот и стала гонять его внутри языком. Вкус был сливочный и липкий. Она незаметно снова вернулась в мыслях к мужу, который в последнее время увлёкся сладким. «Ему не хватает любви, но не моей, а неба. Ещё бы его, молодого безупречного штурмана, лишили неба, словно Родины. Это то же самое, что оставить хакера без Интернета», – скрутила она в жирную точку зелёный фантик и положила обратно в тарелку. Жена чувствовала, как муж мается, пребывая в роли препода, не в своей тарелке. Она снова уставилась в фарфоровую тарелку и вдруг увидела, как её любимого мужа уносят в летающей тарелке зелёные человечки чёрт знает куда. Артур грустно махал ей рукой до тех пор, пока не скрылся. Шила вернулась к леденцу, который уже стал совсем маленьким, разгрызла его и проснулась окончательно.
Рядом, за другим столом, сидела девушка, она влюблённо смотрела в комп. По её складке на лбу было видно, что внутри шёл нелёгкий мыслительный процесс, женщинам свойственно преувеличивать. Увидь она эту морщину, может быть, разлюбила бы враз свою работу. «Елена, вы подготовили документы, что я просил?» – «Да, Анатолий Степанович», – соблюдали служебную дистанцию оба. Когда она говорила, челюсть Елены выдвигалась, словно ящик комода, в котором аккуратно были уложены чистенькие и отглаженные слова и фразы. Правда, ящик задвигался не до конца. Возможно, это было сделано для вентиляции, но в этом был какой-то шарм, недосказанность.
Ещё дальше в глубине помещения за другим рабочим местом занималась своим заусенцем ещё одна сотрудница отдела. Голова её была пуста, как и день. Не у кого было даже спросить: «Где все?» Весна пришла, но страсти не было, ни к своему, ни к незнакомцам. Хотелось поехать на тёплое море, уткнуться в песок и лежать, пока та не появится неожиданно и не возьмёт меня силой.
Пиджак сидел на ней словно на стуле и раскачивался. Он, как и тело, на котором первый жил с восьми до семнадцати, состоял из клеток. Клетки крупные, коричневые, в таких можно было бы содержать хищников в цирке, но они были пусты. Причёска – как арабская вязь, из которой связали гнездо, с розой внутри, жившей на гидропонике мыслей.
Взгляд мой снова переключился на Первый… пиджак… на мужчине вспотел и сросся с телом. Бабочка присосалась к его двойному подбородку, будто это был двойной виски, которого ей не хватало для храбрости, чтобы полететь. Мужчина с щетиной, усами и бородкой за квадратным, синим, словно бассейн, полный воды, столом. Служащий был похож на моржа, на которого перед выступлением натянули пиджак. Он вытащил папку толщиной с хороший роман. «Вы что у нас преподаёте?» – «Итальянский». Это был не хороший роман, вообще не роман, бумажки, знали бы они, что я вообще итальянский начала изучать вместе со студентами. Я, правда, знала ещё шведский, но универу нужен был препод по итальянскому, а мне нужна была работа, я её получила. Итальянский после шведского показался лёгким приятным десертом. Шила не сомневалась в том, что именно авантюризм привлекал мужчин к её персоне. На чём попался и Артур. Однако она была из той редкой породы авантюристок, что доводили свои планы до конца. Итальянский язык она выучила, не особо напрягаясь, за полгода.
«Вы знаете, Анатолий Степанович, поймали того маньяка, что охотился за женщинами», – вдруг выдвинулся ящик комода. «Да», – подумала я, глядя на пингвина, теперь он был похож не на моржа, а на пингвина, потому что он стянул с себя пиджак и остался в рубашке с жилеткой. «Или в дельфинарии уже начали другой номер с пингвинами. Он смог бы сам быть им вполне, насильником, пингвин-насильник. Может, он и есть такой же», – катастрофически он мне не нравился. «Вот он идёт по безликим улицам и собирает непослушных женщин. Такие чаще всего попадают в приключения. На вид приличный пингвин. И вот его уже судят, он сидит за решёткой, ноги в тазике, от сухости в горле». – «За что вы их так?» – спросил судья. «Я их любил, я слишком сильно их любил». – «Вы знаете, все они родили по пингвину, все его жертвы». Тюленя оправдали и отпустили обратно в бассейн.
– У вас была практика в Швеции, в Умео? – разбудил меня пингвин. Человек был настолько толст, что казалось, если к нему прикоснуться, останутся жирные следы на руке. Он был похож на борца сумо, родившегося в пиджаке, или даже рыцаря, залитого в доспехи, который вместо копья держал шариковую ручку и постоянно норовил тебя уколоть.
– Да.
– Сколько времени?
– Два.
– Ну, и как?
– Без Умео лучше.
– Да-да, безумный город, – пошутил пингвин.
«Навешаешь на человека ярлыков, а у него, оказывается, есть чувство юмора». Я перевела взгляд на девушку в дальнем углу. Перевод был не очень, сух и скуп на взаимность, из тех, что не будешь долго читать. Но я искала отдушины. Она была мне необходима, в этом канцелярском вакууме. «Вроде бы симпатичная баба. Только куда канула радость жизни? Куда девалась эта капризная дева? Она пропала, как будто я играл с ней в прятки, то я прятался от неё, то она, мы находили друг друга всё реже, а прятались всё изощрённей, используя для этого не только подходящие предметы, но и подходящих к нам людей. Неужели она спряталась так, что я её окончательно потерял. Я очень хочу найти тебя снова», – вспомнила Шила последний разговор по душам с мужем.
